Божья человечность

личности. Последняя является единственным неизменным среди меняющегося и изменяющего Богу мира, - единым, включающим в себя всё многообразие мира. Она есть ответ на вопрошание древних философов о Едином и Неизменном, о твёрдом основании среди нетвёрдого мира, пугающего пестротой своих красок. И вот, наряду с этим глубоким персонализмом, признанием зависимости всего отвлечённого и общего от живого конкретного существа, необходимо признание конкретной, не универсалии, и в то же время независимой ни от кого свободы. Всё сказанное говорит о том, что я не могу наделять несотворённую свободу качествами живого существа и моя вера в её реальное, независимое от Бога, т.е. от верховного Субъекта, существование совсем не является неким подобием платонизма. Но понимание этого недоступно как тем, кто по-аристотелевски погружён в природу и вещи, так и тем, кто погружён в Бога и Его творение: судьба человека, т.е. мысль по-Божьему антропоцентричная, - редкость во все времена. И именно она заставляет меня утверждать вещи безумные и парадоксальные, которые единственно могут объяснить страдания невинные и появление зла в сотворённом Самым Добрым.

Для большинства здесь пишется своя 22-я глава Бытия, и как жаль, что многие из-за идолов своих: Силы, Власти и Авторитета, не хотят подобно Аврааму освободиться от своей прелести. Из-за этих же идолов обвиняют меня в ереси. Этим так называемые христиане ничем не отличаются от язычников, ибо как для тех, так и для этих Всемогущий, распятый как человек, т.е. в чём-либо ограниченный, - позор и бред. В отношении к Христу, они вроде бы идут дальше евреев, признавая Христа как воплотившегося Бога. Но это только на словах. Фактически, мало кто из них делает из этого какие-либо практические выводы. И по большому счёту, в их головах Божественная природа остаётся ничем органически не связанным с природой простого грешного человека. Бог в чём-либо ограниченный для них ересь. Я уже говорил о слепоте поклоняющихся Богу как идолу в отношении к мировому злу и страданиям человека.

Свобода как полёт. Говорят: "Свобода эта висит в воздухе", но ведь когда говорят "висит в воздухе" о какой-л. ценности, то имеют в виду не только контекст, привязку, принадлежность этого предмета к какой-л. сфере, миру или субъекту, имеют в виду его границы, зависимость его от чего-л. Но во-первых, если бы свобода была бы зависимостью, то зла в мире не было бы как зла, как противостоящей силы, а во-вторых как можно быть слепым на облака, на звёзды, на вселенную: мир со всеми его истинами висит в воздухе.. Мы опираемся не только на твёрдое вещество и состоим не из него одного: расстояние между электронами и ядрами заполнено ничем. Всё висит в воздухе. И в своей вере, так же, как и в своей любви, я основываюсь ни на чём: это свободный выбор, разворот воли, моё решение. Это полёт. Ведь птицы не боятся летать над бездной. Настоящий христианин - как птица: он привык спокойно смотреть в лицо смерти, в этом проявляется его дух, его духовность. Говорят, что такая вера глупа. Но каждому - свой удел: одни научатся летать, другие разобьются. Вещи духовного мира - воздушной, небес-